В привычной французской благовоспитанности Хакима отчего-то чувствовался некий изъян. Хлоя обнаружила, что ей очень хочется помыть руки. Она одарила его материнской улыбкой, которая в ее репертуаре предназначалась для самого развратного из братьев Лоран, и пробормотала: «Вы так добры», после чего последовала за ним вверх по мраморным ступеням.

Великое множество старинных замков было переоборудовано в роскошные отели и конференц-центры, а более захудалые — в пансионы системы «ночлег-и-завтрак». Этот замок был роскошнее, чем все, что она раньше видела или даже о чем слышала, и к тому времени, как Хаким ввел ее в огромный зал, чувствовала себя все более и более скованно.

По крайней мере, она была здесь не единственной женщиной. В помещении сидели восемь человек, попивая кофе, и ее взгляд быстро скользнул по ним. Две женщины, не имеющие между собой ничего общего, кроме великосветски элегантного внешнего вида, — мадам Ламбер, высокая, пожилая, была одета в нечто, в чем Хлоя, спасибо Сильвии, опознала творение Лагерфельда. Вторая женщина была несколько моложе, слегка за тридцать, чуть красивее и вела себя немного оживленней. Представление шло своим чередом: мистер Отоми, пожилой горделивый японец, который, к счастью, отлично говорил по-английски; его помощник со стальными глазами Танака-сан; синьор Рикетти, самодовольный господин средних лет, чей смазливый помощник был, без сомнения, по совместительству его любовником; и барон фон Руттер — как она и ожидала, ничего непредвиденного, никого, кто представлял бы особенный интерес, кроме…

Кроме него. Она быстро опустила взгляд, поразившись собственной внезапной реакции. Ей не нравились мужчины в костюмах, даже если это были костюмы от Армани. Ей не нравились бизнесмены — они большей частью были начисто лишены чувства юмора и заботились только об одном: как получить побольше денег. Франция привлекала Хлою многим и многим, но только не зацикленностью на деньгах. Как скверно, что он из этой же породы, — мелькнула у нее мысль. Так нечестно: ее неудержимо влечет к человеку, который заведомо вне ее интересов.

Мадам Ламбер, синьор Рикетти, барон и баронесса фон Руттер, Отоми и Туссен.

Бастьен Туссен. Ему, кажется, в высшей степени наплевать на нее, как он и подтвердил при знакомстве, кивнув и тут же выбросив ее из головы. И особой причины у нее не было так на него реагировать — он не был красавчиком, видела она и получше. Немного выше среднего роста, худощавый, с твердым узким лицом и хорошо очерченным носом. Глаза у него были темные, почти непроницаемые, и она усомнилась в том, что ее присутствие вообще было замечено. Его длинные, темные, густые волосы были ухожены с неожиданным, даже чрезмерным тщеславием. Ну как, нужен ей самовлюбленный самец?..

Да, сказала Хлоя себе, если это Бастьен Туссен. Она с трудом оторвала взгляд, а слух ее тем временем настроился на стремительный поток итальянских слов, исходящий от синьора Рикетти.

— Что она здесь делает?! — яростно кричал он. — Должна была приехать та английская дурочка! Откуда нам знать, можно ли доверять этой? Может, она не такая слепая, как те, другие? Избавься от нее, Хаким.

— Синьор Рикетти, неучтиво разговаривать по-итальянски в присутствии того, кто не понимает этого языка, — неодобрительно заметил Хаким по-английски. Он бросил взгляд на Хлою: — Вы ведь не понимаете итальянского, верно, мадемуазель Андервуд?

Хлоя не знала, что заставило ее солгать. Хаким действовал ей на нервы, а откровенная враждебность Рикетти не обнадеживала.

— Только французский и английский, — улыбнулась она.

Рикетти не собирался сдаваться.

— Я по-прежнему считаю, что она опасна, и уверен, что остальные со мной согласятся. Мадам Ламбер, месье Туссен, как по-вашему — стоит нам отослать прочь эту юную особу? — Он продолжал говорить по-итальянски, поэтому Хлоя сохраняла отсутствующее выражение лица.

— Не будьте идиотом, Рикетти. — В итальянском языке мадам Ламбер, к удивлению Хлои, обнаружился явственный британский акцент. Подобно Сильвии, она каким-то образом умудрилась усвоить неуловимый шик, присущий француженкам, — то, чего так и не сумела Хлоя.

— О, я думаю, девушка может остаться, — послышался ленивый голос Бастьена Туссена. — Она слишком мила, чтобы ее прогонять. И какой вред она может нам принести? Вероятно, в ее головке вовсе нет мозгов — она явно не способна читать между строк. — Он владел итальянским в совершенстве, лишь слегка окрашивая его французским акцентом и чем-то еще настолько тонким, чего она не могла уловить, а голос его был глубоким, медлительным и сексуальным. Катастрофа, подумала она.

— Я повторяю: она опасна! — сказал Рикетти, отставляя чашку с кофе. Хлоя подметила, что его руки слегка дрожат. Слишком много кофе? Или чего-то другого…

— Незачем столько раз повторять, — вмешался барон. Он был толстый, седой, походил на доброго дедушку, и странные предчувствия Хлои слегка утихли. — Приветствую вас в Шато-Мирабель, мадемуазель Андервуд! — сказал он по-французски. — Мы признательны, что вы смогли в последний момент выйти на замену.

Всего доля секунды понадобилась ей, чтобы вспомнить, что последнюю фразу она должна была понять.

— Мерси, месье, — ответила она, пытаясь сосредоточить все свое внимание на приятном пожилом джентльмене и проигнорировать мужчину, стоявшего у нее за правым плечом. — Обещаю, что буду стараться изо всех сил.

— У вас все получится, — отозвался Хаким с легкой режущей ноткой в голосе. Рикетти вспыхнул и замолчал. — На сегодня мы работу закончили, и я думаю, что вы хотите осмотреться. Напитки в семь, ужин в девять, и я надеюсь, что вы составите нам компанию. Мы стараемся не обсуждать дела поздно вечером, но случаются исключения и ваша помощь может оказаться нам полезна.

— Чем именно она может оказаться полезна? — На этот раз Бастьен перешел на немецкий. — Возможно, мне захочется слегка расслабиться.

— Думайте мозгами, а не тем, что в штанах! — осадила его мадам Ламбер. — Нам ни к чему проблемы из-за вашего распутства. Мужчины вечно выбалтывают не то, что нужно, когда пристраиваются между женских ног.

Хлоя моргнула, пытаясь не реагировать, когда Бастьен появился в ее поле зрения. Его усмешка была медлительной, загадочной и до невозможности сексуальной.

— Моя жена говорит, что я трахаюсь в полном молчании, — произнес он.

— Давайте этого не проверять, — сказал Хаким. — Когда мы закончим, можете отправляться за ней в Париж и там морочить ей голову. А здесь у нас и без того много дел. — Он вновь перешел на английский. — Прошу прощения за этот небольшой разговор, мадемуазель. Как вы могли догадаться, лишь половина из нас владеет одним и тем же языком, и это создает большие затруднения. С этого момента мы не говорим ни на каких языках, кроме французского и английского. Это ясно?

Бастьен поглядывал на нее, приопустив веки.

— Как божий день, — ответил он по-английски. — Я всегда могу подождать.

— Подождать чего, месье? — невинно спросила Хлоя.

Ошибка. Он взглянул на нее в упор, и эффект был убийственным. В глазах его стояла тьма, и она поневоле задумалась, отражает ли что-нибудь вообще их непрозрачная поверхность. Она надеялась, что ей не придется это проверять. Надеялась, что еще не окончательно рассталась со здравым смыслом. Этот мужчина был несомненно великолепен. Столь же несомненно он не принадлежал к ее весовой категории.

— Подождать позднего ужина, мадемуазель, — невозмутимо ответил он. Прежде чем она догадалась, что он намеревается сделать, он взял ее руку и поднес к своим губам. Ей и раньше целовали руку — этот обычай нет-нет да и встречается еще даже в современной Европе. Но это всегда были учтивые пожилые джентльмены, флиртующие безо всяких дальнейших намерений. Губы Бастьена Туссена, прикоснувшиеся к тыльной стороне ее ладони, учтивостью не отличались, и намерения они выдавали вполне определенные. Но он отпустил ее руку прежде, чем она смогла ее отдернуть.