Она не хотела кричать. Она так крепко прикусила губу, что почувствовала вкус своей крови, но она не хотела кричать, когда он вспорол кончиком лезвия ее кожу, наблюдая, как выступают капли крови и начинают сочиться тонкие красные струйки.

— Сейчас я с ней закончу, — повторил Хаким, собрал в кулак ее волосы и приставил нож к ее горлу. — Можете подождать меня в библиотеке — я буду через минуту.

Хлоя закрыла глаза и напряглась. По крайней мере, все это прекратится, и тьма принесет желанное освобождение. Она запрокинула голову, чтобы ему было удобнее достать горло, отчаянно стремясь покончить с этим, и Хаким рассмеялся:

— Видите, как я умею, Бастьен? Я заставляю их умолять о милости. — И он вонзил нож.

Звук был странный, что-то вроде хлопка, а затем на нее навалилась тьма, потащила вниз, омыла кровью и резким запахом пота. Не думала она, что так выглядит смерть, но, по крайней мере, не больно, и она осталась лежать, позволив тьме овладеть ею.

Но тут внезапно тяжесть с нее свалилась, и дыхание вернулось к ней. Она открыла глаза и увидела тело Хакима, распростертое на полу в луже крови. Не ее крови.

Над ней стоял холодный и невозмутимый Бастьен Туссен. Он протягивал ей руку — в другой руке был пистолет.

— Жизнь или смерть, Хлоя? Выбирай сама.

Она подала ему руку и позволила поднять себя с пола.

На ногах ее удерживала только сила воли. Боль жгла ее руки, ее ноги, везде, где отметил ее Хаким. Но Хаким был мертв, а она жива, и, даже если ей придется довериться человеку, которого она ненавидела больше всего на свете, она это сделает. Она не хочет умирать.

— Здесь есть черная лестница, которая выведет нас к гаражу. Мы должны миновать чертову тучу охранников и сторожевых собак, и ты будешь вести себя тихо и делать, что я скажу. Или я пристрелю тебя и брошу.

Хлоя кивнула, не полагаясь на свой голос. Бастьен был холоден и бесстрастен, как будто не он только что убил человека, как будто не он готовился убивать других. Ей необходимо сейчас немного такого бесстрастия.

Бастьен держал ее за руку, крепко стиснув пальцы, и волок за собой. Она едва за ним поспевала — ее трясло, у нее кружилась голова и подгибались ноги, но просить его о передышке было немыслимо. Если она станет задерживать его, он, вероятно, просто ткнет ей в лицо пистолет.

Спотыкаясь, она тащилась за ним по узкой неосвещенной лестнице, а внизу их ждала морозная декабрьская ночь. Свежий холодный воздух подействовал на нее как удар, и она, потрясенная, все пыталась набрать полные легкие, избавиться от вкуса и запаха крови и огня. Она дышала и не могла надышаться, но вдруг Бастьен толкнул ее к стене, прикрыв своим телом, так что они оба исчезли в тени.

Его тело придавило ее, распласталось по ней, рассеянно отметила она. Он был очень силен — а разве она этого уже не знала? Она могла люто, бешено ненавидеть его, но, если уж речь зашла о спасении, было хорошо, что ее спаситель силен.

Хлоя услышала приглушенное рычание сторожевого пса, а затем короткую команду. Охранники совершали плановый обход, но пока не почувствовали угрозы.

— Мне придется пристрелить их. Не вынуждай меня пристрелить заодно и тебя. — Слова проникли в ее ухо вместе с дыханием, до нее донеслась лишь тень звука, но она кивнула.

Охранники миновали их, но они еще вернутся.

— Просто пообещай мне одно, — прошептала она чуть громче, чем получилось у Бастьена.

Он зажал ей рот ладонью, и она сдержала крик боли.

— Тихо, — прошипел он, и в его голосе уже не было и следа прежнего ленивого очарования.

Она кивнула, и он убрал руку. Охранники к тому времени наполовину преодолели обширное пространство симметричного сада, и, хотя пули могли настичь беглецов, сами люди уже не успевали.

Бастьен оторвался от нее, по-видимому не обратив внимания на то, что его тело так долго прижималось к ее телу.

— Обещать тебе что? — наконец спросил он.

— Не убивай собак.

На мгновение он непонимающе уставился на нее. Потом в его глазах вспыхнула странная искорка, которую в других обстоятельствах и в других глазах она назвала бы весельем. Но речь шла о жизни и смерти, и веселью не было места.

— Постараюсь, — ответил он. — Пошли. — И, схватив ее за руку, пустился бегом.

Глава 10

Ночь потеряла связь с реальностью. Стараниями Хакима окрестности замка хорошо освещались, и им пришлось двигаться перебежками от тени к тени, пересекая широкую полосу газона. Бастьен в своих движениях словно руководствовался сверхъестественным инстинктом, а Хлоя следовала за ним лишь усилием воли, отказываясь думать о том, что видела, о том, что делали с ней. Реальность осталась где-то в другом мире, и, если бы это был голливудский фильм, она бы проснулась сейчас в своей постели, покрытая испариной, в ужасе от пережитого во сне невероятно реального кошмара.

Ей удалось остаться в живых, но это был не сон, это была реальность во всем своем уродстве и ужасе. Она покинула дом, отказалась продолжать семейные традиции, потому что не могла выносить смерть, боль и вид крови. А теперь она покрыта кровью мертвеца.

Бастьен дважды оставлял ее, и она пряталась в тени, оцепенелая, покорная, ожидая, пока он вернется и потащит ее за собой. Его «порше» был припаркован у изгиба дороги, и их финальный рывок истощил последнюю унцию ее энергии. Ему пришлось заталкивать ее на пассажирское сиденье, точно она сама была мертвецом, и она утонула в кожаном кресле, закрыв глаза и ощущая, как тьма заволакивает ее, точно занавес, закрывающий театральную сцену.

Бастьен оказался рядом с ней на водительском сиденье, она услышала, как щелкнула застежка ремня, и ее разобрал смех. Такой заботливый мужчина, он убивает молча и всегда пристегивает ремень безопасности. Он наклонился и пристегнул ее, и от прикосновения его рук она дернулась сильнее, чем от ножа, но заставила себя замереть, не открывая глаз, ища забвения, в котором так отчаянно нуждалась.

Он вел машину быстро, очень быстро по темной безлунной дороге, спасая их жизни, и все же мимоходом включил радио. Звучала песня, бывшая хитом пару лет назад, — ее глаза как два револьвера, она убивает взглядом, она стреляет. Стреляющее, убивающее оружие.

Забвения как не бывало. Она повернула голову и взглянула на него:

— Ты сегодня убил человека.

Он даже не покосился на нее.

— Я сегодня убил двух человек. Ты не видела, как я перерезал горло одному из охранников. Впрочем, я ведь обещал не трогать собак.

Она уставилась на него в ужасе:

— Как ты можешь шутить?

— А когда ты просила меня не убивать собак, это была шутка? Это бы многое упростило, но я решил снизойти к твоим нежным чувствам. — Он прошел поворот, не сбавляя скорости, с мастерством опытного гонщика, уделяя ей лишь четверть своего внимания.

Хлоя не знала, что было хуже: человек вроде Хакима, получающий удовольствие от убийства, или вроде Бастьена, убивающий без всяких чувств.

— Ляг поспи, — сказал он. — Впереди у нас долгая дорога, а у тебя была насыщенная ночь. Я разбужу тебя, когда остановимся перекусить.

— Я никогда больше не захочу есть, — пробормотала Хлоя и содрогнулась. Она почувствовала запах крови и чего-то еще, низкого и грязного.

— Твое дело. Американки все равно слишком толстые.

Хлоя даже не могла на него разозлиться. Если бы она не знала его, то могла бы подумать, что он так говорит с единственной целью: вывести ее из этого мутного, омертвелого состояния, но вряд ли его это заботит. Ей надо было спросить, куда он ее везет, но она не могла собраться с силами даже для того, чтобы проявить любопытство. Он увезет ее туда, куда захочет, сделает то, что захочет. Одна надежда у нее оставалась: если он опять протянет к ней руки, то для того, чтобы ее убить. Лучше умереть, чем заниматься сексом с этим холоднокровным чудовищем.

— Ложись спать, — опять повторил он, и голос его стал добрее, хотя само понятие доброты не могло быть к нему применимо. Но радио пело тихую и мирную песню о любви и смерти. Все пропало, пел голос, и она была с ним согласна, и глаза ее сомкнулись, и она утонула во тьме.