— Ты мне всегда так говоришь.

— Так оно и есть, разве нет? — устало проговорил он. — Когда с Моникой будет покончено, тебе не придется больше меня видеть. Считай это вознаграждением за то, что будешь исполнять мои приказы.

— Ты собираешься убить ее? Если так выйдет?

— Я убью ее, как бы оно там ни вышло. А потом уеду.

— Куда?

Бастьен пожал плечами:

— Туда, где мне следует быть, я полагаю. Обратно в распоряжение Комитета. Это все, что я знаю и умею, и хорошо умею, надо сказать. Стыдно растрачивать впустую такие таланты и такую дорогостоящую подготовку. — Он как будто шутил.

— Стыдно растрачивать впустую тебя, — сказала Хлоя. — Тебе не кажется, что ты — это несколько больше, чем пара-тройка крутых и довольно специфических навыков?

Он уставился на нее. Неверный лунный свет полосой лег на его лицо, обнаружив слабую ироническую усмешку.

— Не кажется, — ответил он. — Давай ложись обратно и спи. Я думал, что подсыпал тебе достаточно, чтобы вырубить часов на двенадцать, но ты всегда была упряма как черт.

— Ты подсыпал мне снотворное?

— В первый раз, что ли? Я еще и не на такое способен, если будешь меня доставать. Будь паинькой и дай мне поразмыслить. Я постерегу, так что тебе пока что не о чем беспокоиться. Поверь мне, когда они явятся, мы услышим предупреждение.

— А когда они явятся?

— Если бы не помешала погода, оказались бы здесь около полуночи. А сейчас, думаю, доберутся сюда где-то между четырьмя и пятью часами утра. Темнота будет еще достаточно густой, чтобы скрыть их передвижения. Возможно, они планируют просто взять нас штурмом — быстро прорваться внутрь, сделать свое дело и скрыться, потратив на все не больше двадцати минут. Моника всегда нанимает лучших специалистов.

— А ты сможешь остановить их в одиночку?

— Да. А теперь ложись и спи.

— Сколько сейчас времени?

— Одиннадцать с минутами.

— И еще пять часов их не будет?

— Шесть, если нам повезет. Четыре — если не повезет.

— Тогда почему бы тебе не лечь и не попытаться немного отдохнуть? Кровать огромная. Не надо бояться, что случайно меня коснешься. — Хлоя ожидала, что он ответит язвительной отповедью, но он без единого слова встал, обошел кровать и лег с другой стороны, сбросив ботинки. Он не забрался под одеяло, но все равно был здесь, рядом, только руку протянуть.

— Ты плохо спала с тех пор, как вернулась? — Голос его, тихий, точно шепот ночного ветра, прозвучал ближе, чем она ожидала.

— Да. А ты?

— У меня не бывает проблем со сном. И сейчас я просплю ровно один час и проснусь отдохнувшим и бодрым. Не забывай: в том, что произошло в Париже, для меня ничего нового не было.

В ней не было ничего нового для него, подумала Хлоя. А она идиотка, которая думает про такие вещи, когда всего несколько часов отделяют ее от возможной гибели. Но смертельная угроза только подчеркнула, насколько важна жизнь. И насколько важна любовь. И все попытки разумных объяснений и психологических обоснований оказались бессмысленными, когда это подступило прямо к порогу ее души.

— Никакого стокгольмского синдрома не было, — глухо проговорила она, уткнувшись в покрывало и повернувшись к нему спиной. Между ними лежало огромное пространство королевской постели. С тем же успехом между ними мог лежать океан.

— Я знаю, — странно осторожным голосом сказал он. — Я говорил тебе, что стокгольмский синдром — это миф.

Хлоя обернулась, чтобы посмотреть на него. Он оказался ближе, чем она рассчитывала. Так близко, что она могла коснуться его рукой.

— Тогда почему я чувствую себя все так же? — прошептала она.

Он ничего не сказал ей в ответ, но впервые за все время его лицо в лунном свете показалось ей беззащитным.

— Может быть, через несколько часов мы умрем? — спросила она.

— Очень может быть, — откликнулся Бастьен. — Но не прямо сейчас. — Он протянул руку и осторожно коснулся ее лица. Хлоя, замерев, смотрела на него широко раскрытыми глазами, а он нагнулся и поцеловал ее с нежностью, от которой надорвалось сердце.

— Что это? — Как она ни старалась, ей не удавалось казаться циничной. — Мое вознаграждение?

— Нет, — ответил Бастьен. — Мое. — Он принялся гладить ее по щекам, глядя на нее сверху вниз. Наступила полная, волшебная тишина, и Хлоя почувствовала, что все — кровь, боль, опасность — отлетает и тает где-то вдали. Сейчас в мире не было никого, кроме них двоих и этой волшебной ночи. Никаких барьеров, никакой холодной отстраненности в его темных глазах. Она заглянула под спокойную бесстрастную поверхность и увидела глубоко внутри что-то мощное и пугающее. Что-то, связанное с его чувствами к ней.

Она закрыла глаза, потянулась и обняла его за шею. Ее придавило весом его тела — тяжелого, горячего тела, отгородившего ее от всех чудовищ. А затем он стал ее целовать, неспешно возбуждая губами, языком. Ее никогда не целовали с такой молитвенной страстью, точно эти поцелуи были средоточием всего мира, делом всей жизни, единственной существующей реальностью — и она отдавалась им целиком, раскрывалась под его губами, позабыв обо всем, целовала его в ответ с той сосредоточенной страстью, что медленно разгоралась тревожным огнем. Она нащупала пуговицы на его рубашке, ее пальцы заторопились…

Бастьен поймал обе ее руки и сжал в одном своем кулаке, заставив ее замереть.

— Ш-ш-ш, Хлоя. На этот раз нам не надо никуда спешить. Нет нужды ни в боли, ни в страхе. Все время мира принадлежит тебе. Воспользуйся им. Наслаждение — вот все, о чем тебе следует сейчас думать. Закрой глаза и позволь мне доставить тебе его.

Его низкий бархатный голос гипнотизировал ее, утихомиривал ее внезапно вскинувшийся страх, снимал напряжение, и она, глядя на него, откинулась на подушки.

Он держал ее руки, а его губы спускались по ее шее к плечу, и вот пальцы проникли под ее свободную футболку, прохладным прикосновением остужая пылающую кожу. Она таяла под его поцелуями, растворялась во вкусе его губ, его языка и едва заметила, как он начал стягивать с нее футболку, снял полностью и отбросил, стащил с ее ног спортивные брюки. Он оставил на ней белье — французский лифчик и кружевные трусики, — которое родители из лучших побуждений подарили ей на Рождество. Она даже не вспомнила, как надела их, но, когда его рука скользнула под кружево и накрыла ее грудь, она уже знала, что сделала это намеренно. За рукой последовали его губы — он ласкал ее сосок сквозь кружево, и тело Хлои затрепетало, когда желание, нахлынувшее жарким приливом, переполнило ее. Он опустил ее руки на широкую кровать рядом с ее телом, Хлоя не шелохнулась, она чувствовала странную, сонную апатию, не могла двигаться, только позволяла Бастьену касаться ее, целовать. Должно быть, все еще действует снотворное, подумала она отрешенно, а он припал ртом к ее бедру как раз над кружевной боковинкой трусиков. Наверное, снотворное — или он загипнотизировал ее губами, глазами, жадным желанием.

Хлоя чувствовала себя словно внутри стеклянного шара со снежинками, который резко и сильно встряхнули, но теперь уже все успокоилось, и медленные хлопья падают вокруг них, засыпая тихий маленький стеклянный рай. У нее оставалась возможность бороться, не поддаваться этой странной капитуляции, но она не хотела. Бастьен был прав. Через несколько часов, возможно, они будут мертвы. Она может получить все, чего хочет, чего страстно желает, прямо сейчас, и не будет последствий, которые придется пережить. Не будет жизни, которую придется пережить. И если ей придется умереть, она хочет провести последние часы своей жизни в постели с мужчиной, настоящего имени которого не знает.

Одним движением пальцев он расстегнул бюстгальтер, тот самый, который она совсем недавно так старательно застегивала, и отбросил в сторону. Осторожно коснулся ее соска языком, и Хлоя почувствовала, как тот мгновенно напрягся, стал твердым высоким бугорком. Она никогда не считала свои груди особо чувствительными, но он, похоже, знал, как нужно к ним прикасаться, как скользить языком по коже, вызывая в теле сладостную дрожь. И как раз когда ей казалось, что она вот-вот испытает оргазм только от ощущения того, что его язык круговым движением облизывает сосок, — как раз в этот момент он оторвался от груди и спустился ниже, пробежав губами по ее плоскому животу, а его руки проникли под кружево трусиков и стали спускать их с ее ног. Губы Бастьена последовали за руками, целуя внутреннюю сторону ее бедер, ноги, потом вновь поднялись выше, и, когда в страстном поцелуе припал к ее лону, она задрожала, потянулась к нему и запустила пальцы в его длинные густые волосы, щекотавшие ей бедра.